Александр, 57 - 11 ноября 2011 09:30

Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных
скул. В пятницу вечером Катя приходит в паб и садится на
барный стул. Катя просит себе еды и два шота виски по
пятьдесят. Катя чернее сковороды, и глядит вокруг, как
живой наждак, держит шею при этом так, как будто на
ней висят.
Рослый бармен с серьгой ремесло свое знает четко и
улыбается ей хитро. У Кати в бокале сироп, и водка, и
долька лайма, и куантро. Не хмелеет; внутри коротит
проводка, дыра размером со все нутро.
Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико, когда ты
кем-то любим. Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты
одинока, как Белый Бим. Одинока так, что и выпить не с
кем, уж ладно поговорить о будущем и былом. Одинока
страшным, обидным, детским – отцовским гневом, пустым
углом.
В бокале у Кати текила, сироп и фреш. В брюшине с
монету брешь. В самом деле, не хочешь, деточка – так не
ешь. Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж –
значит, все же чего-то ждешь. Что ты хочешь – благую
весть и на елку влезть?
Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.
Катя щурится и поводит плечами в такт, адекватна, если
не весела. Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так, Кате
хуйня война – она, в общем, почти цела.
У Кати дома бутылка рома, на всякий случай, а в
подкладке пальто чумовой гашиш. Ты, Господь, если не
задушишь – так рассмешишь.
И Господь подумал: «Что-то Катька моя плоха. Сделалась
суха, ко всему глуха. Хоть бывает Катька моя лиха, но
большого нету за ней греха.
Я не лотерея, чтобы дарить айпод или там монитор ЖК.
Даже вот мужика – днем с огнем не найдешь для нее
хорошего мужика. Но Я не садист, чтобы вечно
вспахивать ей дорогу, как миномет. Катерина моя не дура.
Она поймет.
Катя просыпается, солнце комнату наполняет, она парит,
как аэростат. Катя внезапно знает, что если хочется быть
счастливой – пора бы стать.
…Катя лежит с двенадцати до шести, слушает, как прибой
набежал на камни – и отбежал. Катю кто-то мусолил в
потной своей горсти, а теперь вдруг взял и кулак разжал.
Катя разглядывает южан, плещется в лазури и синеве,
смотрит на закаты и на огонь. Катю медленно гладит по
голове мамина разбинтованная ладонь.
Катя думает – я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна.
Там, где было так страшно, вдруг воцаряется
совершенная тишина.

• 
• 
•