Lucy, 65 - 22 августа 2007 20:40

Андрей Кончаловский пришел к 70-летию с новой эстетикой

Исполнилось 70 лет Андрею Кончаловскому -- режиссеру настолько знаковой судьбы, что она фокусирует в себе парадоксы российской и мировой культурной ситуации на протяжении нескольких десятилетий, считает АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.

Начать следует с конца -- с того, как и чем отмечен юбилей. Во-первых, московской премьерой фильма "Глянец" (см. подробную рецензию в Ъ от 2 июня), которой предшествовало шоу трансвеститов и сопутствовал сбор ньюсмейкеров и топ-моделей. Во-вторых, презентацией -- в жанре "гламурной фотосессии" -- книги супруги режиссера Юлии Высоцкой, которая тоже называется "Глянец". В-третьих, презентацией книги самого юбиляра "На трибуне реакционера" (написанной с политологом Владимиром Пастуховым).

Чтобы по достоинству оценить этот юбилейный антураж, надо вспомнить, что 40 лет назад Андрей Кончаловский -- соратник Андрея Тарковского, вместе с которым появился в памятном эпизоде "Заставы Ильича", соавтор сценария "Андрея Рублева", режиссер "Первого учителя" и "Истории Аси Клячиной", лауреат Венецианского фестиваля с "полочной" картиной за спиной -- воспринимался как светоч прогресса и борец с "лакировкой действительности".

Однако уже тогда ему было отведено отдельное место в шестидесятнической мифологии -- не только из-за принадлежности к элитарному семейному клану, но и в силу его особой позиции в искусстве, никак не характерной для того времени и того круга. Он не романтик, не пророк, не просветитель и не подвижник, он прагматик, либерал западной ориентации, чуткий к глобальным веяниям, умеющий их улавливать и предвосхищать, пересаживать на российскую почву. Его ранние фильмы -- своего рода этнографические эссе о патриархальной, почти природной жизни, о простых и сильных эмоциях, о подспудном эротизме в условиях жестких табу.

Уже тогда Кончаловский был интегрирован в международную режиссерскую когорту, представлявшую прекрасное будущее европейского кино. Бернардо Бертолуччи и Иштван Сабо, Фолькер Шлендорф и Кшиштоф Занусси -- это была одна компания, которая встречалась в Праге, тогдашнем культурном центре Европы. 1968 год положил конец иллюзии открытого пространства. Разгром чехословацкой "новой волны", эмиграция Милоша Формана -- все это наложило отпечаток на художественное мировосприятие Андрея Кончаловского. Он уходит от острых углов злободневности в модернистские экранизации классики, где "лакировка действительности" не выглядит преступлением, с точки зрения шестидесятников, а ностальгия по старой России меньше раздражает цензоров в костюмном варианте. Там, кстати, в изысканных живописных решениях "Дворянского гнезда" и "Дяди Вани", можно усмотреть первые признаки воцарения в российском кино эстетики пресловутого гламура.

Когда же режиссер вновь возвращается к современности, появляются "Романс о влюбленных" (прообраз -- "Шербурские зонтики" Жака Деми) и "Сибириада" (аналог -- "ХХ век" Бернардо Бертолуччи) -- фильмы компромиссные по идеологии, эклектичные по стилю, но опять же попадающие в струю: авторское кино во всем мире демократизируется, подстраивается под жанровое, модернизм уступает место постмодернизму. Однако в России по-прежнему цвел культ всего запрещенного, страдальческого, диссидентского. Когда, уже в пору перестройки, на наши кино- и видеоэкраны хлынули западные фильмы Кончаловского, снятые в Голливуде, и одновременно с "полки" вернулась "История Аси Клячиной", это повергло многих в растерянность. Между тем и в "Любовниках Марии", и в "Поезде-беглеце", и даже в драматической комедии "Гомер и Эдди" сквозь американский жанр проглядывают русские комплексы, подлая загадка славянской души. Особенно интересен с этой точки зрения снятый в топях Луизианы экологический кинороман "Скромные люди", который удивительно напоминает модель русской истории -- с фальсификацией кино- и фотохроники.

Поздние фильмы режиссера, снятые в России, еще более эклектичны. Наследие сталинизма, бегство от глобализации, безумие межэтнических войн -- темы "Ближнего круга", "Курочки Рябы", "Дома дураков". Андрей Кончаловский -- этот Одиссей русского кино -- первым выбрал свободу передвижения по миру. Он и первый из наших крупных режиссеров, кто выбрал свободу от цензуры коллективных мнений, право не "ваять шедевры" и запросто рисковать своей репутацией. Он меняет имидж -- с Автора на коммерческого режиссера, с прогрессиста на реакционера. Он презирает правила приличия, публикуя "Низкие истины", и после правозащитного "Дома дураков" делает апологетический документальный фильм о Юрии Андропове. Он бежит от самого себя, уже столько раз состоявшегося, для того, чтобы не состариться.

"Глянец" -- очередное бегство от хорошего вкуса в пучину современной вульгарности и того, что, долго сопротивляясь неуклюжему иностранному слову, в конце концов канонизировали в русском языке под именем гламура. Словечко и стоящее за ним понятие так прижилось, что кажется универсальным ключом к российской эстетике, охватывая все сферы и ритуалы -- будь то политический саммит на высшем уровне, телетрансляция с церковного праздника или модное действо на подиуме. Андрей Кончаловский сдирает с почти лубочной картины буржуазной Москвы слой глянца, жирного лака, чтобы обнаружить под ним -- ну, конечно, бордель и все такое, но также, в качестве бесплатного приложения, страдающую русскую душу. Она заметно поизносилась со времен "Аси Клячиной", романтизма в ней уже совсем практически не осталось, зато она никак не выглядит ста�

• 
• 
•