Ветровоск, 58 - 20 марта 2019 09:09

Крайние меры, на которые мужчина шел в 1914 году, чтобы посмотреть на мокрую в облипку женщину)))))))))))

В этом месте река делала излучину, такт что получалось нечто в роде полуострова. Выйдя из лесной чащи и увидев вдали блестевшие на солнце куски реки, разорванной силуэтами древесных стволов. Стрекачев перебросил ружье на другое плечо и отер платком пот со лба.
Тут-то он и наткнулся на корявого мужичонку, который, сидя на пне сваленного дерева, весь ушел в чтение какого-то обрывка газеты.
Мужичонка, заслышав шаги, отложил в сторону газету, вздел на лоб громадные очки и, стащив с головы неопределенной формы и вида шляпчонку, поклонился Стрекачеву.

- Драсти.
- Здравствуй, братец. Заблудился я, кажется.
- А вы откуда будете?
- На даче я. В Овсянкине. Оттуда.
- Верстов восемь будет отселева.

Он пытливо взглянул на усталого охотника и спросил:
- Ничего вам не потребуется?
- А что?
- Да, может, что угодно вашей милости, так есть.
- Да ты кто такой?
- Арендатель, - солидно отвечал мужичонка, переступив с ноги на ногу.
- Эту землю арендуешь?
- Так точно.
- Что ж, хлеб тут сеешь, что ли?
- Где уж тут хлеб, ваша милость! И в заводе хлебов не было. Всякой дрянью поросло, - ни тебе дерева настоящия, ни тебе луга настоящие. Бурелом все, валежник, сухостой.
- Да что ж ты тут. грибы собираешь, ягоды?
- Нету тут настоящего гриба. И ягоды тоже, к слову сказать, чорт-ма.
- Вот чудак, - удивился Стрекачев. - Зачем же ты тогда эту землю арендуешь?
- А это, как сказать, ваше благородие, всяка земля человеку на потребу дана и ежели произрастание не происходить, то, как говорится, человек не мытьем, так катаньем должон хлеб свой соблюдать.

Эту невразумительную фразу мужичонка произнес очень внушительно и даже разгладил корявой рукой крайне скудную бороду, напоминавшую своим видом унылое "арендованное" место; ни тебе полосу, ни тебе гладкого места, - один бурелом да сухостой.
- Так с чего ж ты живешь?
- Дачниками кормлюсь.
- Работаешь на них, что ли?

Хитрый смеющийся взгляд мужичонки обшарил лицо охотника, и ухмыльнулся мужичонка лукаво, но добродушно.

- Зачем мне на них работать! Они на меня работают.
- Врешь ты все, дядя, - недовольно пробормотал охотник Стрекачев, вскидывая на плечо ружье и собираясь уходить.
- Нам врать нельзя, возразил мужичонка. - За чем врать! За это тоже не похвалят. Баб обожаете?
- Что?
- Некоторые из нашего полу до удивления баб любят.
- Ну?
- Так вот я, можно сказать, по этой бабьей части.
- Кого?!!
- А это мы вам сейчас скажем - кого.

Мужичонка вынул из-за пазухи серебряные часы, открыл их и, приблизив к глазам, погрузился в задумчивость. Долго что-то соображал.

- Шестаковская барыня, должно, больны нынче, потому уже пять ден, как не показываются, значить, что же сейчас выходит? Так что, я думаю, время сейчас Маслобоевым-дачницам и Огрызкиным; у Маслобоевых-то вам кроме губернанки профиту никакого, потому сама худа, как палка, a дочки опять же такая мелкота, что и внимания не стоющия. А вот Огрызкиной госпожой довольны останетесь. Дама в самой красоте и костюмчик я им через горничную Агашу подсунул такой, что отдай все да и мало. Раньше-то у нея что-то такое надевывалось, что и не разберешь: не то армячек со сборочкой, не то как в пальте оно выходило. А ежели без обтяжки - мои господа очень даже как обижаются. Не антиресно, вишь. А мне что?. Да моя бы воля, так я безо всего, как говорится. Убудет их, что ли? Верно я говорю?
- Чёрт тебя разберет, что ты говоришь, - рассердился охотник.

- Действительно, - согласился мужичонка. - Вам не понятно, как вы с дальних дач, a наши Окромчеделовские меня ни в жисть не забывают. "Еремей, нет ли чего новенького? Еремей, не освежился ли лепретуарчик. Да я на эту, может, хочу глянуть, a на ту не хочу, да куда делась та, да что делает эта?" Одним словом, первый у них я человек.
- У кого?
- А у дачников.
- Вот у тех, что за рекой?
- Зачем у тех? Те ежели бы узнали - такую бы мятку мне задали, что до зеленых веников не забудешь. А я опять же говорю об Окромчеделовских. Тут за этим бугром их штук сто, дач-то. Вот и кормлюсь от них.
- Да чем же ты кормишься, шут гороховый?!

Мужичонка почесал затылок.

- Экой ты непонятный! Как да что. Посадишь барина в яму - ну, значит и живи в свое удовольствие. Смотря, конешно, за что и платят. За Огрызкинскую барыню я, брат, меньше целкового никак не возьму; Шестеренкины девицы тоже - на всякий скус потрафют, - рупь с четвертаком грех взять за этакую видимость али нет? Дрягина госпожа, Семененко, Косогорова, Лякина. Мало ли.

- Ты что же, значить, - сообразил Стрекачев, - купальщиц на своей земле показываешь?
- Во-во. Их, значит, тот берег, a мой, значит, этот. Им убытку никакого, a мне хлеб.
- Вот, каналья, - рассмеялся Стрекачев. - Как же ты дошел до этого?
- Да ведь это, господин, кому какие мозги от Бога дадены. Иду я о прошлом годе к реке рыбку поудить - гляжу, что за оказия! Под одним кустом дачник белеется, под другим кустом дачник белеется. И у всякого бинокль из глаз торчит. Сдурели они, думаю, что ли. Тогда-то я еще о биноклях и не слыхивал. Ну, подхожу, значит к реке по ближе. Эге-ге, вижу. Тут тебе и блюнетки, и брондинки, и толстые, и тонкие, и старые, и малые. Вот оно что! Ну, как значить, я во всю фигуру на берегу объявился - они и подняли визг: "Убирайся, такой-сякой, вон, как смеешь!.." И-и расстрекотались! С той поры я, значить, умом и вошел в соображение.

- Значит, ты специально для этого и землю за арендовал?
- Спецыяльно. Шестьдесят рублей в лето отвалил. Ловко? Да биноклей четыре штуки выправил, да кустов насажал, да ям нарыл - прямо удобство во какое. Сидишь эт-то в прохладе, в яме на скамеечке, слева пива бутылка (от себя держу: не желаете ли? Четвертак всего разговору), слева, значить, пива бутылка, справа папиросы. - живи не хочу!