Горлум, 53 - 21 апреля 2008 01:22

Опять-же Кармиггелт
ШКАТУЛКА.
Издательство "Радуга".
Перевод К. Федоровой.

Когда я в одиннадцать часов зашел в кафе, где деловые люди пьют кофе, с
заговорщическим видом обмениваясь информацией или просто укрывшись от
общества за утренними газетами, Вим был уже там и пил херес.
- Выпьешь? - спросил он.
Но я предпочел бульон, потому что, если начать спозаранку, весь день
пойдет псу под хвост.
- Мне еще один, - рявкнул Вим кельнеру.
Так он и сидел, в полной прострации, бессмысленно уставясь перед собой.
Я удивился. На Вима это непохоже. Он из числа людей, у которых все в жизни
строго рассчитано, для случайностей там просто нет места. Ему принадлежало
некое весьма процветающее заведение - бюро обслуживания, что ли, - где он и
трудился не покладая рук. Я не раз встречал его в ресторанах и кафе в
компании упитанных мужчин в отлично сшитых костюмах; грозно подняв вверх
указующий перст, он в чем-то их убеждал.
- Так ты не выпьешь со мной? - спросил он.
- У меня же бульон, - сказал я.
Мы с ним знакомы уже не первый год. Когда-то он был женат на очень
темпераментной особе по имени Мис, которая подарила ему сына, но вскоре
увлеклась другим, этаким подобием Кларка Гейбла, только с вялым подбородком,
- она брала у него уроки вождения машины. После развода он увез ее в Канаду,
с глаз долой. Виму остался сынишка Аатье. Ему теперь, должно быть, лет
шесть, очень славный, складненький мальчуган с вьющимися белокурыми волосами
и немножко грустной улыбкой. Иногда я встречаю его по воскресеньям - они
прогуливаются с папой. Вим строго блюдет эту традицию. "Воскресенье
принадлежит ребенку", - любит он повторять. В другие дни забота об этом
сокровище ложится на плечи экономки, крепкой женщины лет пятидесяти с
хвостиком. Так что для Вима он не обуза.
- У тебя что-нибудь случилось? - спросил я, когда он поднес к губам
третью рюмку.
- А-а... - отмахнулся он.
Но потом, немного поколебавшись, начал рассказывать:
- Что ни говори, а хорошего мало - одному с ребенком остаться.
Понимаешь, и мне не повезло, но и ему тоже.
Он скорбно покачал головой и продолжал:
- Недавно я получил от матери в подарок серебряную шкатулку. Красивая
такая. Для сигарет. Я поставил ее на письменном столе. У меня страсть к
подобным вещицам. Тебе это, может, смешно...
- Да нет, почему же.
- Ну вот, прихожу я вчера домой, кладу на стол папки. И что же я вижу!
Вся шкатулка исцарапана чем-то острым. Кошмар! Я здорово устал, на работе мы
целый день заседали, а тут на тебе... Я совершенно вышел из себя, заорал
истошным голосом: "Кто это сделал?" Конечно же, Аатье.
Он отхлебнул еще хересу и снова помотал головой.
- Я позвал его в кабинет и накричал на него. Здорово ему досталось...
Да, неблагоразумно, конечно, никогда я себе такого не позволял. Он страшно
испугался и прямо зашелся в плаче. Тут я и сам струхнул не на шутку и решил
сбавить тон. "Зачем же ты это сделал?" - спрашиваю. Молчит и только
всхлипывает. И так мне жалко его стало! Подхожу я к нему и говорю: "Что,
черт возьми, ты хотел там нацарапать?" Знаешь, что он мне ответил?
Сами собой, я не имел ни малейшего понятия, но живо представил себе эту
картину.
За письменным столом крупный, внушительного вида мужчина, голос как из
бочки, а на стуле перед ним бледненький, всегда немного грустный мальчик.
Дрожащими от слез голосом он произносит ответ, из-за которого Вим сегодня с
утра хлещет херес:
- Я хотел написать: "Здравствуй, дорогой папа".

• 
• 
•