Вот уже в течение трех лет каждое мое утро начиналось одинаково. В 9 утра, нехотя открыв глаза, я нащупывала правой рукой чашку еще горячего черного кофе, заботливо оставленную кем-нибудь из родственников и делала из неё 2 больших глотка. Потом читала 6-10 (не больше, после 11 я начинала опять засыпать) страниц какого-нибудь романа, потягивалась и шла в ванну. Там, обязательно улыбнувшись собственному отражению (не по совету психолога, а от большой любви к себе), я холодным душем начинала более или менее сознательное утро. Которое продолжалось стаканом апельсинового сока, яичницей с ветчиной и четырьмя гренками. Три года, каждое утро я слушала «Лушее» Танцев Минус и звонила клиентам. Они делились на хороших (те, которые делали заказы не менее чем на 1500), плохих (потенциальных, т.е. тех, которые еще ничего не заказывали) и никаких (заказывали мало и редко). Все попытки начинались с плохих (с целью сделать их хотябы никакими) и заканчивались хорошими (памятуя о том, что нет предела совершенству). Танцы минус допевали последнюю песню, я закрывала телефонную книжку, на часах неизменно было 12. Вот так 3 года подряд каждый день с 9 до 12 замкнутый круг. Оборвался он только сегодня. В 9 я проснулась совершенно злой. Презрительно глянув на кофе и пнув ногой книжку, я поплелась в ванну и наскоро умылась. Причем вода все время казалась не той температуры, кофе и бутерброд с колбасой были лишены и тени вкуса, а Слава Петкун противно хрипел. И тут до меня дошло. Она ушла… Так недавно и внезапно наступившая влюбленность. Ушла и прихватила с собой давно заведенные порядки, не имея на это, между прочим, никакого права (им-то было 3 года, а ей от силы 6 месяцев). Я вдруг поняла, что то, чего мне так хотелось вчера, сегодня уже не актуально. Уже не ждешь звонка до 12 ночи, не хочется писать смс целью напомнить о себе и уже нет того ощущения теплоты и радости, когда слышишь его голос или обнимаешь его. Не знаю, кто упустил тот момент, когда эта влюбленность могла стать любовью, я думаю, это не так важно. Просто раньше он единственным из всех, а теперь он один из многих. Взгляд его бархатисто-карих глаз больше не имеет того магнетического действия, а голос перестает звучать в ушах сразу после расставания. Наверное, виновата я. Может быть, не следовало хотеть от него взаимности, может быть, не следовало с ним спать, а может и вовсе не следовало знакомиться. А может быть надо было вести себя по-другому, быть собой, а не смешливой дурочкой. Да что теперь? Поздно! Я ничего не смогу изменить. А он… Да я не смогу даже с уверенностью сказать как он ко мне относится. Я его совсем не знаю. Готов еще один кирпичик мавзолею моей любви. Жаль, что все так вышло. Правда, жаль.
