Виконт, 42 - 19 января 2007 11:46

Невеселые размышления на день рожденья.
Мне двадцать пять, и я скучный человек.
Мы живем в жутко веселое время. Жизнь, порыв бросают человека из стороны в сторону в непрерывном, сводящем с ума ритме - когда нет возможности, сил и желания: остановиться... И остается лишь лететь вперед, все быстрее и быстрее, подспудно понимая: остановишься - и упадешь... пропадешь.
И люди размазаны по жуткой мешанине ритмов и потоков, влекущих за собой мощно и неостановимо: работа, развлечения, работа, развлечения - и так до бесконечности, до того момента, когда изношенное существо, не выдерав изматывающего напряжения, распадается в прах... Очутившись в пустоте, выбит или выброшен из этой нервной судороги жизни, человек увядает, гаснет - как свеча, ибо ему невыносимо остаться собой, с пустотой, не заполненной - ритмами и потоками веселья и дел...
Да, мне двадцать пять, и я - скучный человек.
Мы сводимся к нехитрому набору параметров, определяющих даже не жизнь! а самого человека: объем доходов и место жительства, формы развлечений и количество знакомых; все остальное - несущественные вариации признаков, определяющих конкретные формы индивидуальности... Как только понимаешь это - общение становится невозможным: люди только входят в раж, а уже понятно, что будет дальше, чем продолжится и как завершится... скучно.
Когда люди настолько измеряемы, когда жизнь настолько убийственно-одинакова в своем бесконечном мельтешении - становится скучно.
Оттого, что похожие один на другого, проходят перед глазами - да, индивидуальные! нет, безликие! - люди, оттого, что состояние их жизни, их порыв - лишь пар-тройка комбинаций трех-четырех факторов... Становится по-настоящему скучно.
И если больше ничто не выводит из равновесия уже установленных параметров и качеств - скука становится основой, фоном жизни...
Ах, мне двадцать пять! Я - скучный человек.
Размеренность, выверенность и понимание - жестоки, особенно теперь, когда живые ощущения как правило лишены рефлексии над собой и крайне приземленны, несмотря на красивые слова. Последним, конечно, научились, следуя моде, но вот осмыслить их, и уж тем более связать в что-то красивое удается редко кому. Но - поскольку живое и мятущееся несовместимо теперь с пониманием (не красивым словом: понимание, по им самим...), на долю остается лишь вот это - покойная и стойкая обреченность, выражаемая осенью и смертью.
Все уже было, и ничего, скорее всего, не изменится.
Наша страна убита. Как народ мы уничтожены, а в сообществе индивидов тошно жить и противно умирать. Как государство мы не возродимся - ибо не может существовать сила без тела, воля без мощи. Как люди мы примитивны и мелки - ибо круг жизненных вопросов сузился до заработка, развлечения и эмоционального влечения... Поэтому трагичность последнего вздоха страны так сродни шелесту падающих листьев - и лед холодного Неба уже коснулся наших ветвей, и белизна последнего милосердия скоро укроет нас - последних, кто еще жив.
Может, придет следующая весна. Но это уже будет - не наша весна. И не наше солнце будет отогревать души и улыбки, листья и чувства.
Увы: мне двадцать пять... но я - мертвый человек.

• 
• 
•